Феминитивы: меняют общество или портят язык?

Эта идея уходит корнями в так называемую гипотезу лингвистической относительности, традиционно отождествляемую с именем Бенджамина Ли Уорфа. Вопрос о связи мышления и языка поднимался и до него, но именно с Уорфом принято отождествлять эту гипотезу в ее строгом варианте, согласно которому язык, на котором мы говорим, определяет рамки нашего мышления.

Саму связь между человеческим языком и мышлением отрицать не приходится. Допустим, в языке есть название для синего цвета, но нет для голубого. В этом случае активность мозга будет различаться в зависимости от того, смотрит человек на синий или на голубой цвет, что подтверждается данными фМРТ-исследований (Gilbert A. et al. 2006; Li Hai Tan et al. 2008).

Но можем ли мы утверждать, что если в языке отсутствует какая-либо категория, то для носителя ее не существует? Нет, не можем: результаты поведенческих опытов говорят обратное. В тех же экспериментах, о которых сказано выше (Li Hai Tan et al. 2008), задачу на различение цвета испытуемые выполняли одинаково быстро и точно вне зависимости от того, знакомые цвета им предъявляли или нет.

Даже носители языков, в которых из всех названий цвета есть только «светлый/теплый» и «темный/холодный», выполняют задачу на распознавание цвета вполне успешно (Pinker S. 2004). Потребовалось строго ограничить условия (Gilbert A. et al. 2006), предъявляя стимулы только в правую часть поля зрения (тогда они обрабатываются только левым, «языковым» полушарием), чтобы разница в выполнении задания оказалась значимой. Но ведь люди используют оба полушария.

Фактически, именно на результаты поведенческих экспериментов нам следует ориентироваться в первую очередь. Человеческое поведение — результат взаимодействия всех отделов мозга, при этом работа одних зон может как стимулировать, так и подавлять работу других. От активации небольшой мозговой области в жестко заданных условиях эксперимента до реального поведения человека путь неблизкий.

Давайте же взглянем чуть пристальнее на феминитивы — ведь на эксперименты с цветом, хотя и показательные, все же накладывается влияние физиологии: палочки и колбочки в глазах у всех людей одинаковы независимо от того, на каком языке они говорят. В 2018 году лингвистами ВШЭ и СПбГУ было проведено исследование (Generalova A., Slioussar N. 2018), в котором проверялось, как будут испытуемые воспринимать фразы вроде «Врач была…» или «врач был…».

В качестве подлежащих было подобрано три группы существительных: одни обозначали стереотипно мужские профессии, другие — стереотипно женские. Третья группа существительных состояла из слов, обозначающих людей с различными качествами (например «красавец» или «интриган»). Фразы предъявлялись пословно в специальной программе, с точностью до миллисекунды учитывающей время прочтения каждого слова.

Механизм таких исследований очень прост: если на ключевом слове (в данном случае — «был/была») испытуемый чуть «застревает» — примерно на 50-70 миллисекунд — значит, подсознательно воспринимает такую фразу как ошибочную. Результаты оказались интересны.

Во-первых, фразы со стереотипно женскими профессиями воспринимались как корректные вне зависимости от того, было ли там рассогласование между подлежащим и сказуемым.

Во-вторых, несогласованные фразы со словами из третьей группы, такие как «Красавец была», совершенно однозначно воспринимались как ошибочные. Но самое интересное происходило во второй группе, содержавшей стереотипно мужские профессии: фразы вроде «Адмирал была…» читались значимо медленнее, чем «Врач была…», но все равно значимо быстрее, чем «Красавец была…».

Что же получается? Носитель русского языка прекрасно осведомлен — в том числе и на подсознательном уровне — что название профессии, даже относящееся к мужскому роду, вполне может относиться к женщине. Сбивает с толку не род слова, а стереотип.

В процессе написания этой статьи редакция «Скептика» провела небольшой эксперимент: мы разместили в паблике фотографии шести человек — троих мужчин и трех женщин — и предложили читателям определить, кто из них является врачом. Эту профессию мы выбрали потому, что в России более 70% врачей - женщины. На самом деле все люди на фотографиях были врачами: нам было безразлично, угадывают ли люди профессию по фотографии. Нас интересовало, будет ли коррелировать выбор с родом слова или с реальной ситуацией.

Результаты оказались неоднозначными. Во-первых, суммарные голоса за мужчин и женщин распределились почти поровну: 1044 голоса за мужчин и 1231 голос за женщин. Если мы сбросим со счетов иные потенциальные факторы (такие, как внешность/возраст людей на фотографиях или возможные особенности аудитории «Скептика»), это можно было бы расценить как влияние рода слова «врач» на восприятие: 54% голосов за женщин — это явно меньше реальных 70%.

Однако с учетом пола голосовавших картина получается иной: мужчины голосовали поровну: 727 и 741 голос за мужчин и женщин соответственно, тогда как женщины чаще голосовали за женщин: 317 и 490 голосов. С учетом этой информации определить реальные причины общего распределения голосов становится затруднительно — для этого требуются дополнительные исследования, более корректные, чем наш кустарный эксперимент.

В 2011 году вышла статья (Prewitt-Freilino J.L., Caswell T.A. 2011), в которой авторы разделили языки на три группы: гендерные — те, в которых грамматический род присущ всем существительным (например, русский или немецкий), естественно-гендерные — те, в которых категория рода служит для обозначения пола (например, английский), и безгендерные, такие как китайский. Взяв данные из отчета Всемирного экономического форума о гендерном неравенстве за 2009 год, они использовали выраженность категории рода в языке как главную переменную для своего анализа. Другими переменными были географическое положение по континентам, индекс человеческого развития, религия, государственный строй.

Оказалось, что статистически в странах, где говорят на гендерных языках, неравенство между мужчинами и женщинами выражено сильнее всего.

Если влияние неязыковых переменных не учитывалось, страны с естественно-гендерными языками демонстрировали наибольшую склонность к гендерному равноправию. Однако с учетом неязыковых факторов — религии, человеческого развития, государственного строя — разница между естественно-гендерными и безгендерными языками оказалась незначимой.

На основании этих результатов авторы с большой осторожностью делают вывод, что правильная языковая модель может способствовать уменьшению гендерного неравенства — при этом они особо подчеркивают, что сами по себе лингвистические изменения не будут полезны, если они не сопровождаются политическими и социальными изменениями.

Одной из возможных интерпретаций этих результатов может быть и то, что внедрение фемитивов — за счет увеличения гендерности языка — может повлечь результат прямо противоположный желаемому. Да, видимость женщин в профессии может увеличиться, но если языкам с ярко-выраженной категорией рода действительно соответствует и более выраженное неравенство, то такое изменение окажется не в пользу женщин. Не следует ли вместо этого стремиться к стиранию этой категории из языка?

Кроме того, язык куда больше отражает действительность, чем формирует ее. Выраженность категории рода в языке может быть не причиной существующих общественных отношений, а их следствием.

Представленное выше исследование посвящено не феминитивам, а языковому строю, а это не одно и то же. Русский язык является гендерным, но феминитивы в нем развиты слабо. Если мы откроем на сайте ООН индекс гендерного равенства по странам, то обнаружим, что возглавляет рейтинг Словения, а в словенском языке феминитивы образуются легко. Но замыкает этот список арабоязычный Йемен, а в арабском языке феминитивы тоже образуются очень легко. Арабоязычные страны, за исключением Ливии, ОАЭ и Бахрейна, вообще оказываются в рейтинге гендерного равенства не очень высоко.

Если же мы вслед за Прюитт-Фрейлино и Косуэллом сравним рейтинг гендерного равенства и рейтинг стран по уровню жизни, то обнаружим корреляцию на уровне 0.8, а это считается сильной корреляцией.

Возможно, такой взгляд на проблему окажется более продуктивным. Что, если надстройка более справедливых общественных отношений покоится на базисе прозаического финансового благополучия?

Разговоры о порче языка имеют отношение к политике, а не к лингвистике. Лингвист знает, что живой язык на протяжение своего существования менялся неоднократно, и эти изменения непрерывны. Они происходят по определенным законам и подчиняются внутренней логике языка. Да, есть принятая на данный момент литературная норма, но она не была ниспослана нам на горе Синай, она точно так же меняется, хотя и медленнее, чем разговорная речь. К слову, разговорная речь, диалекты и всевозможный сленг являются абсолютно полноправной частью языка.

Итак, язык меняется непрерывно. Почему же в таком случае многие феминитивы регулярно вызывают отторжение? Если оставить в стороне политику и взглянуть с лингвистических позиций, то причина заключается в нарушении логики языка, а носитель это подсознательно чувствует.

Например, русскому языку несвойственно (Фуфаева И.В., 2018) присоединение суффикса -к (а) к конечным слогам «-ор» или «-ер», если на них не падает ударение. Такие широко известные феминитивы как «авторка» и «комментаторка» нарушают этот принцип, поэтому и воспринимаются как нечто ошибочное и чужеродное.

Другой пример: суффикс -ш-: те, кто активно пользуются феминитивами, зачастую уверены, что он обозначает исключительно жену представителя какой-то профессии. Но это неправильно (Фуфаева И.В., 2018). Однозначной семантики у него нет, и в русском языке хватает профессий или обозначений деятельности с этим суффиксом — «парикмахерша», «суфлёрша», «опекунша».

Более того, практика стихийного словообразования показывает, что именно этот суффикс люди предпочитают использовать, когда им требуется создать женский род от какой-либо профессии. А вот слово «солдатка» еще в 20 веке использовалось для обозначения жены солдата.

Феминитивы сами по себе, как и другие неологизмы, никоим образом испортить язык не могут. Если они соответствуют логике языка, то приживутся безболезненно.

Другой популярный аргумент противников феминитивов - их якобы унизительность. Действительно, у суффиксов -к- (а), -ш- (а), -их- (а) есть коннотации пренебрежительности, фамильярности или уменьшительности (Зализняк А.А., 2012).

Это влияет на восприятие слов, образованных с применением этих суффиксов, что может быть особенно заметно в тех случаях, когда феминитив составлен с нарушением тех языковых законов, о которых говорилось выше.

Однако если новое слово гармонично вписывается в существующую языковую структуру, оно может быть воспринято неделимо, не распадаясь на морфемы. В таком случае феминитив будет свободен от ненужных коннотаций — как, например, не несут никакой пренебрежительной нагрузки слова «лаборантка», «билетерша», ткачиха».

По существу, вопрос должен звучать так: а в каких случаях требуется подчеркнуть пол работника? В данном случае речь идет именно о подчеркивании: фраза «Аудитория была полна студентов» не несет никакой информации об их поле, тогда как фразы «Аудитория была полна студентов и студенток» или «Аудитория была полна студенток» такую информацию несет. Это происходит из-за такого языкового явления как маркированность.

Немаркированный объект воспринимается как стандарт, а маркированный - как некое отклонение или деривация от этого стандарта, причем это отклонение несет дополнительную смысловую нагрузку. К примеру, надеваемый в торжественных случаях смокинг маркирован по сравнению с повседневной одеждой. Единственное число во всех языках является немаркированным, в отличие от множественного. Важно при этом, что маркированные языковые единицы не только менее частотны, они как правило морфологически сложнее — «основа плюс что-то».

Если мы говорим о категории рода, то в русском языке, как бы мы к этому ни относились, немаркированным является мужской род. Это легко можно увидеть на примере самих феминитивов: они созданы с помощью дополнительного маркера, обозначающего женский род.

То есть феминитивы — это производные и заведомо не нейтральные конструкции. Они содержат больше информации, чем простое сообщение о профессии.
Они могут быть полезны в тех случаях, когда говорящему важно обратить внимание собеседника на то, что некая работа выполняется женщиной. Либо когда сама женщина желает подчеркнуть свой пол.

Они могут быть также и неуместны в тех случаях, когда акцент на половой принадлежности работников не предполагался, например в официальных документах или обращениях, направленных к представителям обоих полов, либо в тех случаях, когда сама женщина считает внимание к своему полу неуместным.

Для лингвиста феминитивы представляют интерес как словообразовательный материал и как психо- и социолингвистический феномен. Вопрос об их политической и социальной значимости остается открытым: для кого-то их использование — просто маркер определенных убеждений, для других — инструмент изменения общества.

Не стоит ожидать от языка слишком много — он скорее подстраивается под действительность, чем подстраивает ее под себя. Также не стоит и «защищать» язык от изменений: он прекрасно регулирует себя сам. Если что-то приживается в языке и становится частью нормы, значит так и должно быть.

Использовать феминитивы или нет — каждый человек решает для себя сам. Если вы хотите это делать, лучше будет учитывать при этом специфику словообразования и существующие языковые законы.